Нам грозит полное вырождение рынка культурных благ. Стоя на плечах нобелевских гигантов, предлагает свой путь к спасению.
Мир определенно сходит с ума. Куда ни кинь взгляд—везде копирайты. США. Захолустный городок, в который приехала выставка картин художников эпохи Ренессанса. Маленькая девочка достает из рюкзачка блокнотик и карандаш и начинает тихонько что-то себе перерисовывать. Суровый охранник кричит на ребенка: «Перестань! Копирайтед!» Другой сюжет из жизни: американские кинопроизводители против мобильных телефонов в кинотеатрах. Блокировать сотовую связь в кино, требуют они. Ну да, некрасиво как-то, вроде искусство, а в зале пищат рингтоны один звонче другого. Но у киномагнатов мотивация иная: зрители слишком часто пишут во время сеансов эсэмэски, отговаривая своих друзей приходить на показы провальных фильмов,—а это удар по индустрии, негодует Голливуд.
Два таких примера отлично легли бы в коллекцию Александра а, известного отечественного идеолога «нового копирайта». Впрочем, не только идеолога, но и практика, а в будущем, может статься,—нашего Ричарда Столлмана (главный западный апологет «свободного программирования» и организатор Free Software Foundation) или Лоуренса Лессига (блестящий американский юрист и создатель свободной лицензии—копилефта). Александр —ученый, экономист, успешный предприниматель, на досуге склонный поразмышлять о кризисе в современной культуре с прагматично-экономической точки зрения. Результаты своих размышлений он изложил в 600−страничном труде «Экономика символического обмена». Это первая в России книга, вышедшая по лицензии «копилефт» Лессига: использовать текст можно в любых целях, включая коммерческие. Ограничение лишь одно—производный продукт должен распространяться по той же самой лицензии.
«Как можно мерить культуру рублем?»—возмутится иной читатель. Но он же сам делает это каждый день, выбирая, за что платить сегодня: за новый спектакль, свежий диск или последнюю кинопремьеру. И здесь наблюдения а весьма апокалиптичны. «Грубый и прямолинейный язык денег пересиливает тонкие и витиеватые языки художественных практик»,—сетует он уже во введении. «Меломанов разочаровывает начинка альбомов, в которых расчетливо отмерено по полтора хита, а остальное—балластный наполнитель, служащий лишь для оправдания цены»,—продолжает он. Современные творцы работают как конвейер, словно белка в колесе, на износ. «Дарья Донцова не успевает читать собственные книжки»,—шутят посетители книжных. Успешный рецепт любого фильма—блокбастер с бюджетом за сотню мильонов.
соглашается: производители культурных благ сумасшедшими темпами обновляют ассортимент, «чтобы предать забвению все, что было спето, продано и прослушано ранее». Продюсеров настораживает музыка, не схватываемая на лету, она должна быть простой настолько, чтобы узнаваться с первых трех нот. Потребители отвечают производителям тем же: музыка, когда-то пробуждавшая чувства и побуждавшая к ярким поступкам, все больше звучит фоном. В кино все громче хрустят попкорном и обмениваются эсэмэсками.
Главная причина упадка культуры, по у,—тотальное равенство цен на большинство культурных благ, или, как пишет он сам, система блошиного рынка. На прилавках «лоточников» в одну кучу свалены и настоящие шедевры, и откровенная халтура, а цена на все одна—выбирайте на свой страх и риск. Удивительным для экономиста легким пером пишет об идеях нобелевского лауреата Джорджа Акерлофа, прославившегося своей моделью рынка «лимонов», или поддержанных автомобилей низкого качества—«выжатых как лимон». Акерлоф исследовал этот рынок и обстоятельно доказал, что в отсутствие сигнала о качестве все добротные автомобили с рынка выметаются, а остаются только плохие—«лимоны». Покупатели не могут отличить один от другого и предпочитают, оберегая себя от потерь, платить меньше, чем стоит добротный автомобиль. А продавцу за те же деньги выгодно продать что-нибудь похуже. Причиной всему—асимметрия информации, когда покупатель знает о товаре не все, что продавец. Как итог, на рынке начинается и вырождение. А продавец вовсю злоупотребляет своим положением, склоняясь к предконтрактному оппортунизму, или, по-простому, «разводке» своих покупателей.
Проводя аналогию между моделью Акерлофа и современными рынками культурных благ, констатирует: по сути, никакие институты сигналов о качестве культурных продуктов сегодня не работают. Исследования экономистов показывают, что мнения критиков не влияют на выбор потребителей культурных продуктов. Эксперты, жюри и конкурсы—тенденциозны и претенциозны. Рейтинги давно продаются и покупаются. Потребители вынуждены утешаться эффектом плацебо: как в ситкомах—раз на заднем фоне смеются, значит, действительно смешно.
Как же измерить полезность культурного блага? Качеством проведенного времени, субъективным для каждого индивида, отвечает . Качественный продукт должен стоить дороже, полагает он, а сигнал о качестве должны давать друг другу сами потребители на основе коллаборативной фильтрации. Современные компьютерные технологии вполне могут выделять в огромных массах людей с общими вкусами и выдавать им рекомендации от имени анонимных единомышленников. Не такие, что «раз вам понравился фильм с Аль Пачино, посмотрите все его картины»,—речь идет о рекомендациях неочевидных, именно вкусовых.
К сожалению, сегодня таких полноценно работающих систем нет. пишет о том, что их создание связано с целым ворохом проблем, однако в ближайшее время все равно собирается их запускать. Пока же «Экономика символического обмена» более походит на речь римского трибуна или манифест коммунистической партии. Другое дело, что манифест аналитический, обстоятельный и крайне полезный для понимания современной индустрии культуры, где правит бал отнюдь не вдохновение, а бизнес-модель.