missio
персоналии
события
сми о нас
исследования
проекты
издательство
образовательная программа
статьи
рефераты
ссылки
связаться
команда
сотрудничать
 , Александр Долгин"Полит.ру""Надо пробудить вкус человека ко времени"Интервью с главой фонда В /">«» появляется новый раздел «прагматика культуры». Создатель этой концепции – Александр , возглавляющий фонд с одноименным названием, исследователь индустрии роскоши, профессор и заведующий кафедры прагматика культуры в Высшей школы экономики. Беседа Александра а с Майей Кучерской – попытка пробиться к сердцевине этой концепции и объяснить, в чем состоит ее прагматический аспект для культуры и общества. — В русской культурной традиции всегда как-то само собой подразумевалось, что культура сопротивляется прагматике. Ведь задачи культуры лежат в заведомо «бесполезной», духовной сфере — не в материальной, не в экономической. Не прячется ли в словосочетании «прагматика культуры» – оксюморон, глубинное внутреннее противоречие? — Это наивная точка зрения, особенно сегодня, когда львиная доля культуры функционирует под эгидой бизнеса. Для тех, кто реально погружен в культурное поле, вопросы проектности, эффективности в этой сфере — это и есть прагматические вопросы. Бизнес с середины ХIХ века научился эксплуатировать эстетику и подчинять ее своей бизнес-логике, своим целям. Цели же просты – заработать деньги. «Прагматика культуры» соединяет два смысла. С одной стороны, прагматика — это нацеленность на решения, на пользу, это предметное представление о том, на что следует нацеливать культурную политику. В слове «прагматика» есть и другое значение, прагматика – это еще и то, что происходит между текстом и реципиентом. В теории искусства есть три основных области. Первая – психология творчества, вторая — устройство произведения искусства. Эти сферы хорошо разработаны, но вот о третьей сфере, о том, что получает потребитель художественного произведения, соответствует ли это его вложениям и ожиданиям, сказано гораздо меньше. Общее определение прагматики как проектности, как нацеленности на какие-то желанные состояния и семиотический смысл понятия совпадают. И специалисты, кажется, уже приняли этот термин. Под этим названием открыта кафедра в Высшей школе экономики. — Вы рассматриваете художественное произведения с точки зрения потребителя и существования произведения в экономической системе. «Экономика культуры» — область, активно разрабатываемая в европейской науке последние лет сорок. Насколько принципиально введение термина «прагматика культуры», почему нельзя обойтись «экономикой культуры»? — «Экономика культуры» звучит неточно, однобоко. Экономика не объемлет культуру, так как рассматривает только один аспект функционирования культуры, тот, что находит отражение в деньгах. Очевидно, что культурные процессы не исчерпываются денежным измерением. Собственно символическая составляющая в денежную оптику не видна. Из-за этого тексты экономистов культуры выглядят одногранными и беспомощными. Авторы стесняются входить в область эстетики, вкуса, в итоге картинка получается неполноценной. Я знаю, каким образом учесть эстетическую составляющую, не покидая поля объективности. Я назвал дисциплину, изучающую культуру и в эстетическом и в экономическом и в маркетинговом ключе, «экономикой символического обмена». Именно такой курс я и читаю в Высшей школе экономики. — В чем состоит символическое измерение этого обмена? Иначе говоря, в чем, по-вашему, принципиальное отличие культурного продукта (фильма, картины, книги, музыкального произведения) от любого другого – вещи, услуги? — В том, что в обыденной сфере полезность вещи, в общем, понятна: холодно, сытно, удобно, быстро. Формальные признаки вещи прямо связаны с потребительским эффектом. Люди покупают ту вещь, ту услугу, на которую рассчитывают, о которой более-менее информированы, и остаются довольны. Если же не довольны, то больше не покупают, и это сказывается на цене. Действует правило «дороже, значит, лучше». В культуре все иначе: можно заплатить деньги, но ожидаемого не получить. Твоя реакция, твои впечатления от произведения искусства — это и есть символическое измерение культурной активности. Многое можно подсчитать — денежную выручку, сколько создано произведений, сколько людей посетило места культуры. Но за гранью такого рода счета остается очень важный момент – а что люди получили в результате? Понравились ли им экспозиция, альбом, фильм? Они плевались, было скучно, или они ушли окрыленные ? Какого типа потребности удовлетворены, какого типа время они в итоге получили? Результирующие эффекты символической активности деньгами не отражаются. — Вы хотите попытаться подсчитать еще и количество удовольствия, радости, полученной от потребления «культурного продукта»? Но как это возможно? — Это большой вопрос, и речь не идет о примитивной бухгалтерии о вульгаризации. Нужно наладить рефлексивность особого типа — дать потребителю культуры возможность выразить свои впечатления рыночным способом. На всех нормальных рынках потребитель – главное действующее лицо. Наличие обратной связи между ним и производителем – залог прогрессивности рынка. В культуре этой связи не установлено. Чтобы она возникла, нужно вовлечь в процесс оценивания самих потребителей. Ведь именно они, а не кто иной, распознают финишное качество. Но если уж аттестация проведена, то почему не использовать ее результаты во благо других людей. Если представить себе, что нам удастся получить от людей сигналы о том, насколько им понравился фильм, книга, исполнитель, и если эти сигналы будут опубликованы в форме доступной производителям и другим потребителям культуры — это закрутит всю рыночную механику культуры в нужном направлении. Согласитесь, если уж культуре суждено быть в рынке, то должен быть создан и рыночный механизм обратной связи. — Но ведь суждения типа «понравилось — не понравилось» может исходить от совершенно не компетентного потребителя. Значит, о качестве фильма их оценка ничего не сообщит? — Главное то, какого рода суждения мы хотим получить от этих, как Вы сказали, некомпетентных людей. Есть аспекты, в которых они компетентны a priori — они лучше всех знают то, что происходит у них в душе. Они и только они — единственные детекторы «для-себя» ценности. Не требуется тонкий искусствоведческий анализ, они должны просто сказать — им понравилось или нет? Как им было? Здесь раскрывается фундаментальное свойство информации, в том числе эстетической. Ее ценность открывается только в прочтении данным субъектом. Если он открыл какую-то ценность для себя, он может об этом сообщить. И самое удивительное в том, что для пользы дела совершенно не требуется суждение «дилетанта» об «истинном» качестве продукта, а только — о его индивидуальном впечатлении. Нас не должно волновать, почему произведение так подействовало – это зависит от множества привходящих факторов: вкуса, художественной компетентности, общекультурного уровня, настроения и установок, антуража, социального окружения... Разложить все по полкам, зато каждый может сказать, пришлась ему по душе та или иная вещь или нет. Искусство создает или не создает некие желанные состояния — в этом ключе его и нужно оценивать. Искусство – это художественная новация. Нескончаемые споры о «высоком и низком» прекратятся в тот момент, когда мы спросим: «для кого новация?». То, что называется большим искусством – это абсолютная новация, яркое эстетическое высказывание, которое распознается профессионалами, как первое в своем роде. Но возможно и другое прагматическое определение: искусство — то, что работает как эстетическая новация для данного человека. То, что распознается им, как новое, и воздействует на него, как искусство, при этом оно вовсе не обязательно новое вообще. Однако для него оно ново. Это двойное толкование искусства, породившее путаницу в стольких умах, надо разграничить. — По-вашему, оценить, понравилось или нет, то есть как-то отрефлексировать увиденное, услышанное способен каждый человек? — Да, я утверждаю, что каждый может различать, как он провел время. Для этого я ввожу специальное понятие — «качественное, личностное время». Это время не обязательно только лишь гедонистическое. Это и время напряженного умственного труда, и время нерадостных переживаний — такие состояния могут осознаваться, как ценные. По моему убеждению, любой человек в состоянии отличить «качественное время» от не качественного. Эта способность различать, кстати, нарабатывается, как вкус. Вкус к времени. Одна из примет – качественное время летит, оно быстро проходит. — Означает ли все это, что необходимость в институте экспертизы, оценки предлагаемой культурной продукции отпадает? Зрители, читатели, слушатели и сами все оценят, без критиков? — Институт экспертизы поразила болезнь издержек ручной аттестации произведений искусства. Дисбаланс между обилием высказываний и их экспертным оцениванием, это и есть болезнь издержек. Критики просто не успевают оценить все, что появляется на рынке, а потребителям трудно добраться до созвучных им критиков. Должно множиться число критиков, или один критик должен читать тридцать книжек в неделю, сорок, но будем ли мы доверять критику, который умопомрачительно много читает? Он вырабатывает свою, и утрачивает нашу точку зрения. И еще, как выбрать своего эксперта? К тому же критики ангажированы, они связаны с заказчиком — тем, кто платит деньги. Это либо бизнес, либо государство, редко покровитель. Но государство не твердо знает, что ему нужно, а бизнес всегда это знает. — Кстати, о бизнесе, который знает. С этим заказчиком связаны не только критики, но и сами художники, что еще печальней. Художник оказывается вынужден думать о том, продастся его произведение или нет — чаще всего это наносит качеству произведения ущерб, превращает высокое искусство в попсу. Об этом еще Гоголь писал в «Портрете». Возможно ли художника освободить от этой зависимости? — У художника есть семья, дети, социальные шансы и роли. Нужны деньги, нельзя о них думать. Бесчеловечно и глупо требовать от артистов аскезы. Не плохо, когда творец мотивирован на деньги, плохо, когда все творчество подчинено правилам продаж, которые навязывает бизнес. Бизнес хочет много серий, многолетней программы и т.п. — это необходимо для брэндирования. Творца понукают «выдавать на гора» чаще и больше, чем тот может. В ответ артист экономно расходует себя, недорабатывает, недовкладывается, размазывает замысел тонким слоем по бутерброду — это сразу заметно. На выходе такого дозированного творчества — разбавленное искусство. Но если бы художник знал, что можно выплеснуть себя в одну единственную любовь — в эту книгу и, может быть, заработать надолго — до следующего всплеска — это было бы совсем другое дело. Для этого надо изменить главное правило бизнеса. Должна возникнуть независимая не ангажированная и высоко технологичная экспертиза. Только тогда произведение найдет своих ценителей, и те заплатят за него адекватную цену. — Кто проведет такую волшебную экспертизу? — В культуре есть только одна не ангажированная инстанция. Это потребитель, это мы с вами. Мы проведем эту экспертизу. — Тогда главная цель подобной экспертизы будет достигнута, баланс между действительной ценностью произведения и его рыночной ценой восстановится? — Пока что цена не соответствует ценности, и это — важнейший парадокс рынка культуры. Это маркер, показывающий, что ценовой механизм, который регулирует качество продукции, в данном случае не работает. Всем это знакомо — видеокассеты с очень разными фильмами стоят одинаково, диски и с прекрасной и с «никакой» музыкой тоже стоят одинаково. Это означает: рынки не продают эстетику. Но если за эстетику не платят, то ее и не производят. Кого Вы нынче заставите трудиться задарма? — Если подытожить и резюмировать наш разговор, в чем же состоит собственная прагматика «прагматики культуры» для общества? — В создании своего рода культурной биржи, рыночного механизма публичной сертификации воспринимаемого качества произведений искусства. Если этот механизм будет создан, культурные рынки прекратят деградировать, и вся рыночная механика закрутится в обратном направлении. Никто тогда не сможет выбросить на рынок откровенно плохие вещи, их просто не удастся продать. — Как вы думаете, когда необходимый механизм будет отлажен? — Год назад я говорил, что это будет сделано через год. Теперь я опять говорю, что это будет сделано через год. В ХV веке португальцы придумали фьючерсную биржу, сложнейший механизм. Корабли плыли из дальних стран, хотелось торговать доставляемыми товарами еще до прибытия. Была проблема, явилось решение. Наличие все ясней осознаваемой проблемы навигации потребителя в культуре означает, что найдется и решение. Но сначала надо объяснить, зачем это нужно, понять, как работают приводные ремни культуры. Нужно пробудить вкус человека ко времени.
|
Комментарии:к данной статье нет комментариев |
