, Виктор Мазин

К содержанию

Корнелиус Касториадис. Воображаемое установление общества

Пер. с франц. Г. Волковой, С. Офертаса. М.: Гнозис; Логос, 2003. 480 с. Тираж 3000 экз. (Серия «US»)

1. Мысль Касториадиса

«Воображаемое установление общества» — самая извест¬ная книга Корнелиуса Касториадиса. По-французски она увидела свет в 1975 году. Книга эта включает две боль¬шие части — «Марксизм и революционная теория» и «Со¬циальное воображаемое и институционализация». Писались части в разное время и отражают разное состояние мысли Касториадиса, являя сам «процесс работы мышления» во времени. Мысль не только подвержена воз¬действию времени, но и действен¬на; Касториадис говорит о мысля¬щем действии. Любая мысль, не¬зависимо от ее содержания и объекта, представляет собой спо¬соб и форму общественно-истори¬ческого движения. Мыслящее дей¬ствие неотделимо от времени, от мира, «продуктом которого она явилась и формированию которо¬го, в свою очередь, способствова¬ла» (С. 8). Мыслящее действие включено в мир. Нет такой точки, из которой можно было бы взгля¬нуть на историю и общество отстраненно, извне: «мысль об обще¬стве и истории сама принадлежит обществу и истории» (С. 9). То, что мысль осознает себя в качестве принадлежащей социаль¬но-историческому действию, не позволяет ей занять ка¬кую-либо метапозицию, выти за рамки способа своего су¬ществования, но дает возможность не заблуждаться на свой собственный счет. Мысль проясняет себя и тем са¬мым становится тем трудом, который позволяет человеку осмыслить то, что он делает, познать то, что он думает. Одна из узловых идей книги Касториадиса состоит в том, что в схемах мысли «выражается, разрабатывается, уточ¬няется все, что человечество смогло понять в течение со¬тен тысяч лет, и что в них в определенном смысле отра¬жаются тенденции институционализации общества» (С. 8).

Такое отношение к мысли ведет Касториадиса к идее необходимой ответственности за собственные высказы¬вания. Одни говорят от имени бытия (Платон], другие — от имени законов истории и пролетариата [Маркс), но мало кто говорит от своего собственного имени. Такая речь от имени других в лучшем случае ведет к тому, что слушатели могут узнать в ней себя, «но это еще ничего „не до¬казывает", поскольку высказыва¬ние может приводить к „узнава¬нию", которое могло бы и не воз¬никнуть, не будь самой этой речи. Так миллионы немцев „узнавали себя" в речи Гитлера, миллионы „коммунистов" — в речи Ста¬лина» (С. 10). Переадресованная речь чаще всего звучит в поли¬тике. Политики говорят от имени детей, военных, рабочих, пенсио¬неров, женщин, народа. Но таких политиков вообще не стоит слу¬шать. Статьи первой части книги писа¬лись в середине 1960-х годов для журнала «Социализм или варвар¬ство». Они в срочном порядке го¬товились к печати и потому носят характер незаконченных размышлений. Впрочем, отчас¬ти размышления эти преобразовывались на основе пси¬хоанализа и лингвистики, которые Касториадис изучал во второй половине 1960 — начале 1970-х годов. Пер¬вая часть книги посвящена истории как творчеству из ни¬чего; обществу, производящему самое себя по ходу институциализации; социальному воображаемому. Во вто¬рой части книги в деталях исследуется противостояние социального воображаемого и института. История и об¬щественные институты — продукты институциализирующего воображаемого.

2. Философ социального воображаемого

Касториадис известен как политический активист, Теоретик революции, экономист, социолог, советолог, философ, психоаналитик. Прежде всего, его имя связано с философией социального воображаемого. Понятие «воображаемого», которое появилось в словаре Касториадиса в середине 1960-х, вызывает ассоциации скорее с психоанализом, чем с философией. В начале 1970-х Касториадис начинает практиковать психоанализ, сбли¬жается с «Четвертой группой», отколовшейся от возглав¬ляемой Лаканом «Фрейдовской школы». Психоанализ становится для Касториадиса дисциплиной, нацеленной на раскрепощение воображения, что предельно важно во времена невроза навязчивости и психопатологий, блоки¬рующих воображение. Воображаемое Касториадиса непосредственно связано с представлением как элементарным понятием психиче¬ской реальности Фрейда. Представление, для Касториа¬диса, — творение воображаемого мира. Представление содержит два вектора — аффективный и интенциональный, представляющий желание. Человек способен фор¬мировать представления в соответствии со своим вооб¬ражением и желаниями. Желания же он может удовлет¬ворять в представлениях, посредством автономизации воображения. Воображаемое Касториадиса не совпадает с таковым Лакана: лакановское воображаемое, генетически связан¬ное со стадией зеркала, «является не чем иным, как об¬разом чего-то и образом отраженным, другим отражени¬ем; побочным продуктом платоновской онтологии» [С. 9). Для Касториадиса воображаемое не может исходить из образа в зеркале или взгляда Другого; скорее, «само зеркало, возможность его существования и Другой как зеркало суть творения воображаемого как творчества ех nihilo» (С. 9). Воображаемое — не образ чего-то, оно «представляет собой непрерывное, по сути своей необус¬ловленное творчество (как общественно-историческое, так и психическое) символов/форм/образов, которые только и могут дать основание для выражения „образ чего-то". То, что мы называем „реальностью" и „рацио¬нальностью", суть результаты этого творчества» (С. 9). Социальное воображаемое отличается способностью со здавать нечто радикально новое, то, что невозможно вы¬вести из предшествующего опыта. Корнелиус Касториадис родился в 1922 году в Констан¬тинополе. Обучался экономике, философии, праву в Афинах. В 1945 году переехал в Париж, где и умер в 1997 году. В 1948¹ году вместе с Клодом Лефором он основал группу (и журнал) «Социализм или варварство», которая просуществовала до 1967 года. Помимо Лефо-ра и Касториадиса, в нее в разное время входили и Жан-Франсуа Лиотар, и Ги Дебор. Одновременно с революци¬онно-политической деятельностью Касториадис работал профессиональным экономистом в Организации эконо¬мического сотрудничества и развития. Чтобы не быть депортированным, писал политические тексты под псев¬донимами. В конце 1960-х получил французское граж¬данство. Стал одним из вдохновителей студенческого движения 1968 года. Творчество Касториадиса посвящено интерпретации фи¬лософии и демократии на основе идеи индивидуальной и социальной автономии. Социальная автономия предпола¬гает не только установление обществом законов, но так¬же признание себя в качестве их источника. Индивиду¬альная автономия означает необходимость создания сво¬их собственных законов при полном осознании своих желаний. Автономия предполагает непрерывное самово-прошание о законах и их основаниях, о способностях со¬здавать законы и институты. Два уровня автономии немыслимы друг без друга. Инди¬видуальная автономия возможна только в том случае, если граждане принимают непосредственное участие в образовании, учреждении социальных законов, обуслов¬ливающих их активность. Это, в свою очередь, означает, что социальные организации основаны на прямой демо¬кратии, а не на сегодняшней представительской, кото¬рую Касториадис называет «либеральной олигархией».

3. Автономия субъекта общества

Исходная точка размышлений Касториадиса — анало¬гия между целями и задачами политики, целью которой является автономия, и целями и задачами психоанализа в его стремлении подтолкнуть индивида к обретению са¬мостоятельности. Касториадис размышляет о политике и психоанализе в стремлении предложить новое объяс¬нение неразрешимых трений, существующих между син¬гулярным измерением человека и измерением аноним¬ным коллективным, одновременно социальным и исто¬рическим.

Вопреки радикальному различию между психическим и социально-историческим оба измерения содержат некий общий элемент: уровень значения, который не выводит¬ся из реальности и который не основывается на рацио¬нальности. Это уровень воображаемого. Он восполняет органическую недостаточность человека: «Гегель сказал, что человек — больное животное. Мы должны выска¬заться более жестко: человек — безумное животное, совершенно непригодное для жизни». Так пишет Касто¬риадис в книге 1990 года «Раздробленный мир». Эта непригодность обусловливает создание воображаемых установлений общества. Воображаемое выступает в ка¬честве творческой силы. В том числе и автономно мыс¬лящего субъекта.

Как субъект автономизируется? С одной стороны, речь идет об установлении отношений субъекта с собой, от¬ношений между рефлексией и другими психическими ин¬станциями, между собой сегодняшним и своей истори¬ей. Этот уровень предполагает освобождение субъекта от рабства повторения и пробуждение в нем творческих сил воображения. Психика, по Касториадису, вообще «есть первичное воображение» (С. 352). Воображение формирует представления. С другой стороны, человек неизбежно интернализует социальные установления. Поэтому автономный субъект не может появиться там, где социально-историческое поле не изменено до такой сте¬пени, что в нем открыто пространство безграничного вопрошания.

4. Списанное состояние

Проект Касториадиса предполагает обращение к Марксу и Фрейду, двум мыслителям, которые в поле сегодняшнего воображаемого похожи на призраков, опасных, постоянно возвращающихся, вопреки усилиям масс-медиа их списать. Списать у них то, что удалось подсмотреть, а остальное выбросить на свалку истории. Без чтения. Без осмысления. Без критики. Книга Касториадиса начинается со слов: «Всякий, кого ин¬тересует социальные проблемы, сразу и неизбежно сталки¬вается с марксистским учением» (С. 15]. Призрак возвра¬щается: после того как марксизм перестал быть конкретной теорией и политической программой, он «пропитал собой язык, идеи и реальность до такой степени, что стал частью атмосферы... частью исторического пейзажа, очерчиваю¬щего границы наших поисков и сомнений» (С. 15). Задача, по Касториадису, заключается не в подтверждении или опровержении теории фактами, а в том, чтобы «начать размышлять над значением теории... над ее категориями и над тем типом взаимоотношений, который она предполагает установить с реальностью» (С. 25). В этом смысл возврата к Марксу. Вопреки тому, что возврат как таковой невозможен. Возврат в первую очередь нарушает принципы, установ¬ленные самим Марксом, ведь именно «Маркс был первым, кто доказал, что значение какой-либо теории не¬возможно понять вне связи с исторической и социаль¬ной практикой» (С. 16). Таким образом, искать смысл мар¬ксизма «исключительно в том, что писал сам Маркс, обходя молчанием все, чем его учение стало в истории, значит утверждать, в прямом противоречии с централь¬ной идеей этого учения, что реальная история не может приниматься в расчет» (С. 16). Маркс первым ясно выразил мысль о необходимости осмысления истории в зависимости от категорий конк¬ретной эпохи и конкретного общества; осмысление исто¬рии в зависимости от практических намерений. Нельзя воспринимать теории Маркса как простые схемы, прила¬гаемые к истории человечества. В первую очередь необ¬ходимо понимать и изучать собственное общество, «по¬казывая, что ни одна из форм социальной трансформа¬ции, существующих на сегодняшний день, не является неизбежной, поскольку эти формы существовали не все¬гда» (С. 36). История — воображаемое творение, об¬ласть, в которой разворачивается творчество человека, в то время как философия, демократия — не продукты исторической эволюции, а творения, представляющие разрыв с установленной традицией.

5. Превращение в идеологию

Марксизм превратился в идеологию в том смысле слова, которое придавал ему сам Маркс. Идеология — совокупность идей, не объясняющих, не изменяющих реальность, но нацеленных лишь на то, чтобы эту реальность завуалировать и оправдать. Как такое случилось?

Во-первых, марксизм превратился в официальную догму в странах так называемого реального социализма. От име¬ни Маркса коммунистические партии оправдывали свои деяния. Под эгидой марксизма бюрократия обеспечива¬ла работу репрессивного государственного аппарата. Во-вторых, марксизм стал идеологией многочисленных политических сект. Каждая секта привержена избранной истине, невзирая на реальность. Члены секты исповеду¬ют свою веру и живут в собственном мире. Трансформация марксизма в законченную теорию, в це¬лостную систему бюрократизировала марксизм, уничто¬жила его изначальное революционное вдохновение. Ра¬дикальный проект Касториадиса направлен против бюро¬кратии, истеблишмента, институтов. Марксизм перестал быть живой теорией. Категории, ко¬торыми мы пользуемся для осмысления истории, сами являются продуктами исторического развития. Нельзя, на¬пример, применять экономические категории для осмыс¬ления античности, поскольку тогда господствовали кате¬гории политические.

6. Экономический порядок

Экономические законы правят капиталистическим обществом. Экономика капитализма стремится к полной автономизации и тотальному идеологическому господству. Экономический человек — продукт капиталистической культуры.

Одной из черт этой культуры, по Марксу, является овеще¬ствление экономического человека. Касториадис отмечает, что овеществление не может быть полным, оно действует лишь благодаря невозможности своей полной реализации. Если бы люди окончательно превратились в бессловесные вещи, капиталистическая система рухнула бы. Условия де¬еспособности капиталистической экономики — овеществ¬ление людей и сопротивление их этому процессу. Сопротивление предполагает автономизацию субъекта. Сопротивление предполагает осмысление того, что обыч¬но не подвергается сомнению. Например, того, что нуж- но зарабатывать деньги, их накапливать, тратить и вновь зарабатывать. Например, того, что нужно делать карье¬ру. «Точка зрения, которая полагала бы смыслом жизни накопление и сохранение богатств, показалась бы индей¬цам квакиютли безумием... Стремление к власти и пер¬венству показалось бы безумием индейцам племени зуни.

Чтобы заставить кого-либо стать главой племени, они бьют его, пока он не согласится» (С. 33). Не удивитель¬но, что Касториадис говорит о необходимости создать «экономический психоанализ», который вскрывал бы тща¬тельно охраняемый сегодняшними политиками экономи¬ческий порядок, основанный на эксплуатации либидо.

7. Революционный проект

Политика на службе экономики обращается с людьми как с неодушевленными вещами. Революционная политика, по Касториадису, — практика, нацеленная на ориентацию общества в направлении всеобщей автономии, что пред¬полагает радикальную трансформацию общества. Для этого, в частности, необходимо вести борьбу с логи¬кой отождествления, действующей по принципу: А есть Б. Эта логика не позволяет увидеть общественно-историче¬ское как радикальное воображаемое, как иное. Для Касто-риадиса история — творчество. Институциализированное общество подрывается социальным воображаемым. Еще один фронт борьбы Касториадиса — со сциентистской мифологией научной легитимации-фиксации всего сущего. В фетишизации науки, так же как и в отождествляющей логике видит Касториадис источник социального угнетения. Об этом речь идет в шести томах «Перекрестков лабирин¬тов» (1978—1ЭЭЭ). Сциентизм и позитивизм — продукты второй половины XIX века, того времени, когда они доби¬лись «триумфальной победы благодаря многочисленным научным открытиям, их экспериментальному доказатель¬ству и особенно „применению науки — впервые в подоб¬ных масштабах — в области индустрии"» (С. 71). И все же западное сообщество содержит зачатки авто¬номии, возникшие в Древней Греции и сформированные в ходе долгой социальной борьбы, начавшейся в Сред¬ние века. Важно понять, насколько эти зачатки смогут развиться в сегодняшнем мире, в котором неолиберальный консенсус перекрыл путь построения государства все¬общего благосостояния, служивший основанием для раз¬вития проекта автономии.

Автономия подменяется индивидуализмом. Лозунг инди¬видуализма: «Делаю что хочу». Лозунг автономии: «Де¬лаю, что считаю правильным после раздумий». Автоном¬ный субъект не лишает себя удовольствия, но и не совер¬шает нечто лишь потому, что это доставляет удовольствие. Более того, в сегодняшнем обществе индивидуализм ли¬шен какой-либо индивидуальности: индивид ходит, как все, в офис; ест ту же еду, что и все; смотрит те же телепро¬граммы, что все. Индивид подчиняется дискурсу Другого. Автономизация индивида заключается в следующем: «Мой дискурс начинает занимать место дискурса Другого, чуж¬дого мне дискурса, находящегося во мне, имеющего власть надо мной и через меня говорящего» (С. 117). Социаль¬ное измерение заключается в существовании самой воз¬можности поставить под вопрос дискурс Другого. Различие между автономным и гетерономным обществом заключается в том, что общество автономно, если оно целиком и полностью осознает отсутствие какого-либо внешнего, трансцендентного источника, создающего его институты и законы. Автономное общество создает условия для развития автономных граждан, а не потре¬бителей.

Виктор Мазин

¹Разные источники дают разные даты основания: 194В, 1948, 1949.